![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
«Служебный роман», да не тот
Jan. 5th, 2024 05:22 pm Тут могла бы быть какая-нибудь прибауточка насчёт того, что вместо доедания оливье под «Служебный роман» можно доедать постные рыжики под «Сослуживцев», но я ничего путного не придумал, поэтому придётся обойтись без искромётных вводных фраз.
Меня вообще последние годы как-то влекут советские «застойные» телеспектакли, снятые на такие вот удивительные плёнки, что любой цвет и свет там оказывается приглушённым, но я их больше скачиваю, чем смотрю. А тут прямо зацепило. Нашёл я его не сам, а подсмотрел в журнале Галины Иванкиной (
zina_korzina). У неё там можно и сравнительный анализ найти, и с некоторыми соображениями ознакомиться.
Итак: «Сослуживцы» (1971 г.) — пьеса Эмиля Брагинского и Эльдара Рязанова, постановка Московского академического театра имени Вл.Маяковского (1973 г.). Режиссёры И. Герасимова и Б. Кондратьев (постановщик). В главных ролях Галина Анисимова, Борис Левинсон и другие.
Несколько замечаний по теме:
Умели ж авторы писать: на сцене 6 персонажей, но при должном искусстве режиссёра вполне можно создать эффект «улья» и толпы.
Все актрисы говорят с такой изумительной раздумчивой и в тоже время отстранённо-ироничной интонацией, с какой говорила Евгения Уралова в фильме «Июльский дождь» (1966 г.); может быть, есть у этой интонации название («ермоловская», например) — не знаю. На слух, конечно, не очень естественно, но стильно — очень, оччччень.
Весьма чувствуется, что начало 1970-х совсем не то, что вторая половина их же, впрочем, об этом много говорено.
Подбор актёров выглядит чуть странным, особенно Новосельцев—Левинсон; поставить на эту роль артиста с лицом старорежимного комика — это как-то грубовато. Впрочем, не стоит забывать, что полвека назад и театр был другим.
И ещё одно, так сказать, социально-политическое. В спектакле Рыжова успокаивает Новосельцева, который изпереживался по поводу возможных последствий своего причудливого дебоша в гостях у Самохвалова: «Толь, не дрейфь! Ты же хамил в неслужебное время, за это она не имеет права тебя уволить. А если попробует, мы тебя через местком восстановим.» Мимоходом так говорит, как о само собой разумеющейся вещи.
Заглянул в текст пьесы — там ещё роскошней:
Ольга Петровна: Толя, не дрейфь! Ты ей хамил в неслужебное время. И за это она не имеет права тебя уволить. А если попробует, мы тебя через местком восстановим! У нас не капитализм, у нас никого уволить невозможно.
В постановке сократили последнее предложение; впрочем, дело, возможно не столько в «остроте» фразы (или, скорее, её двусмысленности), а в том, что вся реплика получатся перегруженной. Я бы то же сократил, если бы мог. В СССР пьесу ставили в более чем 100 театрах, должно быть, преимущественно в полной версии.
Мне в связи с этим, вот, что подумалось: обычно главными ностальгистами по утраченному «Старому порядку» являются мелкие и средние начальники и приравненные к ним лица. У «исторических деятелей» горизонт другой, им стоицизм приличествует, а не грусть; «простому народу» — в общем случае — есть о чём попечаловаться, но горечи статусных потерь нет. А вот мелкий начальник — первый потерпевший, «раньше уважаемый человек был, а теперь что!? плачу над увядшими цветами!»
А у нашей занятной революции конца 1980-х — начала 1990-х (я пишу это слово без кавычек) в этом смысле всё шиворот-навыворот: фантомные (но не фальшивые!) боли по ампутированному-украденному ранговому положению испытывают те, кто ходил в линейных сотрудниках, а бывший руководящий состав выказывает по отношению к своему прошлому какие-то более затейливые чувства (по моим необъективным наблюдениям). Хотя, это, конечно, всё не так просто описывается: одна оптика у тех, кто более-менее сознательно строил карьеру, другая — у тех, кого в «ответработники» «продвигали», ломая их раздолбайство и диковатость.
Мне вот один из моих первых руководителей (в коммерческом секторе) вспоминается. Он видел во мне подающего надежды молодого человека «с будущим» (а я умел некогда производить такое впечатление) и иногда давал наставления. Одно из них было такое: любой личный выпад со стороны сотрудника — сразу увольняй, не жди и не жалей, если не сделаешь — вот тогда точно пожалеешь. Мне эта мудрость не пригодилась, ну, вот, хоть вам, мои немногочисленные читатели, передам. Я, к слову, моего тогдашнего шефа не осуждаю — вляпаться в ситуацию личного противостояния с подчинённым (да ещё и оказаться объектом глумления) и правда чревато большими потерями не только для самого начальника, но и для дела. Что важно — в этом случае никто не поможет, ни снизу, ни сверху; побрезгуют, ибо это оценивается как такое «личностное банкротство».
Впрочем, это разговор долгий, а лекция перед фильмом должна быть короткой. Итак, 1973 год, спектакль «Сослуживцы».
Меня вообще последние годы как-то влекут советские «застойные» телеспектакли, снятые на такие вот удивительные плёнки, что любой цвет и свет там оказывается приглушённым, но я их больше скачиваю, чем смотрю. А тут прямо зацепило. Нашёл я его не сам, а подсмотрел в журнале Галины Иванкиной (
zina_korzina). У неё там можно и сравнительный анализ найти, и с некоторыми соображениями ознакомиться.Итак: «Сослуживцы» (1971 г.) — пьеса Эмиля Брагинского и Эльдара Рязанова, постановка Московского академического театра имени Вл.Маяковского (1973 г.). Режиссёры И. Герасимова и Б. Кондратьев (постановщик). В главных ролях Галина Анисимова, Борис Левинсон и другие.
Несколько замечаний по теме:
Умели ж авторы писать: на сцене 6 персонажей, но при должном искусстве режиссёра вполне можно создать эффект «улья» и толпы.
Все актрисы говорят с такой изумительной раздумчивой и в тоже время отстранённо-ироничной интонацией, с какой говорила Евгения Уралова в фильме «Июльский дождь» (1966 г.); может быть, есть у этой интонации название («ермоловская», например) — не знаю. На слух, конечно, не очень естественно, но стильно — очень, оччччень.
Весьма чувствуется, что начало 1970-х совсем не то, что вторая половина их же, впрочем, об этом много говорено.
Подбор актёров выглядит чуть странным, особенно Новосельцев—Левинсон; поставить на эту роль артиста с лицом старорежимного комика — это как-то грубовато. Впрочем, не стоит забывать, что полвека назад и театр был другим.
И ещё одно, так сказать, социально-политическое. В спектакле Рыжова успокаивает Новосельцева, который изпереживался по поводу возможных последствий своего причудливого дебоша в гостях у Самохвалова: «Толь, не дрейфь! Ты же хамил в неслужебное время, за это она не имеет права тебя уволить. А если попробует, мы тебя через местком восстановим.» Мимоходом так говорит, как о само собой разумеющейся вещи.
Заглянул в текст пьесы — там ещё роскошней:
Ольга Петровна: Толя, не дрейфь! Ты ей хамил в неслужебное время. И за это она не имеет права тебя уволить. А если попробует, мы тебя через местком восстановим! У нас не капитализм, у нас никого уволить невозможно.
В постановке сократили последнее предложение; впрочем, дело, возможно не столько в «остроте» фразы (или, скорее, её двусмысленности), а в том, что вся реплика получатся перегруженной. Я бы то же сократил, если бы мог. В СССР пьесу ставили в более чем 100 театрах, должно быть, преимущественно в полной версии.
Мне в связи с этим, вот, что подумалось: обычно главными ностальгистами по утраченному «Старому порядку» являются мелкие и средние начальники и приравненные к ним лица. У «исторических деятелей» горизонт другой, им стоицизм приличествует, а не грусть; «простому народу» — в общем случае — есть о чём попечаловаться, но горечи статусных потерь нет. А вот мелкий начальник — первый потерпевший, «раньше уважаемый человек был, а теперь что!? плачу над увядшими цветами!»
А у нашей занятной революции конца 1980-х — начала 1990-х (я пишу это слово без кавычек) в этом смысле всё шиворот-навыворот: фантомные (но не фальшивые!) боли по ампутированному-украденному ранговому положению испытывают те, кто ходил в линейных сотрудниках, а бывший руководящий состав выказывает по отношению к своему прошлому какие-то более затейливые чувства (по моим необъективным наблюдениям). Хотя, это, конечно, всё не так просто описывается: одна оптика у тех, кто более-менее сознательно строил карьеру, другая — у тех, кого в «ответработники» «продвигали», ломая их раздолбайство и диковатость.
Мне вот один из моих первых руководителей (в коммерческом секторе) вспоминается. Он видел во мне подающего надежды молодого человека «с будущим» (а я умел некогда производить такое впечатление) и иногда давал наставления. Одно из них было такое: любой личный выпад со стороны сотрудника — сразу увольняй, не жди и не жалей, если не сделаешь — вот тогда точно пожалеешь. Мне эта мудрость не пригодилась, ну, вот, хоть вам, мои немногочисленные читатели, передам. Я, к слову, моего тогдашнего шефа не осуждаю — вляпаться в ситуацию личного противостояния с подчинённым (да ещё и оказаться объектом глумления) и правда чревато большими потерями не только для самого начальника, но и для дела. Что важно — в этом случае никто не поможет, ни снизу, ни сверху; побрезгуют, ибо это оценивается как такое «личностное банкротство».
Впрочем, это разговор долгий, а лекция перед фильмом должна быть короткой. Итак, 1973 год, спектакль «Сослуживцы».
